Завлит Пятого театра откровенно рассказала о творческом раздвоении личности и запретных темах для государственных репертуарных театров.
Катя Свердлова
• драматург
— Всех авторов, участвующих в нашем проекте, я сначала спрашиваю: как они начали заниматься литературой?
— Это не так-то сложно. Я всегда была связана с литературой, журналистикой. Десять лет назад лет попала на работу в Музыкальный театр и поняла, что мне надо получить профессиональное образование. Поступила в Питер в академию театральную. Стала критиком, театроведом. Всегда ходила на грани с литературой, писала рецензии. В художественную поначалу было боязно лезть. Возможно, потому что я была в неблагоприятной для себя среде много лет. Но как только поменяла работу и пришла в Пятый театр, сразу оказалась в офигенной, классной среде. И позволила себе сделать какие-то первые шаги в драматургии. Ведь столько лет работаю с пьесами и их авторами. И первая же моя дебютная пьеса была поставлена в театре. Я, конечно, понимаю различия между авторами и драматургами, которые скорее из литературы и которые скорее из театра. Театральным людям проще подстроиться под постановочную группу, работать вместе с режиссёром, переписывать триста раз текст, работать на репетициях. А авторы, которые пришли из литературы, немножко из другого мира. Я — практик.
— В общем, ваши работы заточены под постановки?
— Чаще да, тот же последний проект, фрагмент которого я у вас прочитала, предложил режиссёр. Она рассказала об идее спектакля, когда люди надолго оказываются заперты в своих квартирах. Мы начали работу над проектом онлайн-спектакля, когда карантин уже был на Западе, а у нас ещё нет. Это было в начале марта. Причём, когда начинали, думали, что для России это всё далёкая перспектива, и мы фантазируем. И пьеса была закончена 1 апреля, спустя несколько дней, когда мы оказались в условиях самоизоляции. Потом начались репетиции с артистами, доработка текста, и мы благодаря этой работе оставались в творческом тонусе. Работы было много. И мы радовались, что не сидим без дела в это непонятное время и чем-то занимаемся. Спектакль показывали на платформе для вебинаров. Люди покупали билеты для того, чтобы стать персонажем пьесы, к которой обращаются все остальные герои. И каждый раз это был уникальный спектакль, потому что артисты играли не только от текста, но и от человека, который с ними в тот момент общался.
— В рамках нашего проекта мы общались с вашей коллегой, писателем и драматургом Серафимой Орловой, которая писала "Про Город" для Пятого театра. И она с сожалением говорила о том, что в Омске театры больше работают в классическом стиле и мало экспериментируют. Как вы оцениваете ситуацию?
— У меня вообще творческое раздвоение личности. Как практик я — драматург Катя Свердлова, а как Катю Кулакову меня знают в качестве критика. Поэтому у меня двоякое мнение на этот счёт. Когда я рассуждаю как завлит, то понимаю, что свои пьесы я никогда бы не поставила в театре. Понимаю, что меня затаскают по всем инстанциям, министерствам и прочим недовольным. В общем, я стану не очень приятным человеком для всех, кто даёт деньги на это искусство. Но между тем у нас существует огромное количество независимых проектов, где можно делать всё что угодно. Например, в том году мы делали классный спектакль о школе на фестивале "Точка доступа" в Питере с режиссёром Петей Куркиным. Там зрители входили в контакт с перформерами, сначала обсуждали с ними свою школьную молодость, а ребята брали с них черты для попадания в эту тему. И зрители говорили, что попадание было стопроцентным. Но в таком театре совсем другое существование текста. Он там вообще не придумывался. Так как при таком подходе всё будет не живо, не будет реакции на ситуацию из переживаний, которые только что мы узнали из анкет. Придумывались персонажи и примерные планы, кто с кем в каких отношениях будет находиться. Это невероятно интересная работа. Но что касается наших государственных театров, это даже в Питере и Москве если и есть, то существует на грани эксперимента. Мол, пусть у нас будет разово 30 зрителей, и мы на этом не заработаем, сделаем для имиджа и фестивалей.
Я принимала участие в независимом проекте, который ставился на грант фонда Михаила Прохорова в Красноярске. Проект "Новый театр" поощряет свежие формы театра, и мой режиссёр Ксения Пещик получила его в первую очередь из-за нестандартного подхода к мировой классике драматургии: в спектакле текст мольеровского "Мизантропа" был соединён с ответами сибиряков на тему: о чём мы врём. И получились очень яркие персонажи за счёт людей, у которых брали интервью. Это были бывшая наркоманка, открытый гей. Другой гей, у которого жена и дети, он скрывает свою ориентацию, но очень откровенно ответил на наши вопросы. Ещё была девочка, которая увлекается БДСМ. Мы дураки, дали себе свободу и сделали очень смелый спектакль. Не скажу, что нас цензура заела, мы сами — идиоты. Можно было это сделать более обтекаемо и не так прямолинейно. Но тогда казалось, что, если мы это делаем, надо делать максимально по-честному, используя тот классный материал, который у нас был.
Фотограф — Александра Горбунова
— Получается, что современному драматургу тяжелее, чем писателю? Последний может не оглядываться на Минкультуры.
— Очень сложно отстоять свободу в постановках. Недавно ещё я работала над одним онлайн-спектаклем для алтайского театра кукол. Режиссёр сейчас учится в Питере. Я написала пьесу на основе документальных материалов. Причём я уже была научена красноярской историей. И всё было более-менее прилично. Но там был один монолог парня, который ведёт блог про соблазнение женщин. И он использует слова типа "бабы", "эрэспешки".
— Что это значит?
— Разведёнка с прицепом. Такой сленг у пикаперов. В общем, режиссёр и артист от этого монолога были в диком восторге. А потом всё это тоже посмотрели на худсовете. И они умоляли нас, чтобы мы этот кусок убрали. Режиссер: "В смысле? Это моя гордость". Но руководство театра очень боялось, там впервые ставили что-то подобное. Для Барнаула это был взрыв мозга, так как это очень патриархальный город. Омск в этом плане посвободнее, Новосибирск так вообще почти как Европа. В общем, мы всё причесали. Только обычная премьера не состоялась из-за закрытия театров, поэтому позже она прошла онлайн. Показали трансляцию спектакля, которую записывали на его сдаче. Кстати, комментарии зрителей были неоднозначные.
— В общем, часто приходится сдерживать авторское я и сглаживать углы?
— Всем приходится. Когда меня зовут на проект, и я пишу под него. А есть пьесы, которые я пишу, не оглядываясь ни на что. Например, пьеса "Чайлдфри". Понятно, что это тоже тема для театра дискуссионная. Когда я её писала, то понимала, что это, скорее, для конкурсов, и постановок у этой пьесы не было. Когда пишу по велению сердца, отпускаю себя полностью, понимая, что это жёсткий андеграунд. Есть у меня, например, пьеса, которую я безумно люблю. А-ля антиутопия на тему, что в России принимают закон о том, что после 25 лет ты обязан жениться. И чем дольше этого не делаешь, тем больший налог приходиться платить. Герой на пороге этой цифры в своём паспорте и пытается разобраться, что ему делать. Такая вот критика современного общества с политической подоплёкой. Как завлит, прочитав эту пьесу, подумала бы — классно, но не понесла бы её своему режиссёру.
Фотограф — Александра Горбунова
— Мне как человеку, никогда не работавшему в бюджетной сфере, не до конца понятно, почему на такие темы накладываются табу? Они же существуют, а театр должен говорить не только о вечном, но и злободневном.
— Всё-таки, как я уже говорила, на чайлдфри и геев зритель не так хорошо купит билеты, как на "Боинг-боинг". А государственному театру нужно выполнять план по сборам. Так что первое, скорее, интереснее частным театрам.
— Но тот же Фонд кино периодически выделяет бюджетные деньги на съёмки отечественного кино на острые темы.
— Ну так сложилось, что все, кто работает в репертуарных театрах, осторожничают. Повторюсь: лично я человек с раздвоением личности. Могу утром приехать на совещание в министерство культуры и нормально себя чувствовать, а вечером писать пьесу про геев русским матерным. И радуюсь, что у меня есть возможность делать и то, и то.