Татьяна Моисеева: «Я долго относилась к искусству, как к неким испражнениям человеческой души, которые не надо выставлять напоказ»
Мы поговорили с омской художницей и выяснили, что для неё главное в жизни и творчестве.
Татьяна (Тьен) Моисеева училась на дизайнера костюма, работала в керамической мастерской, а сейчас создаёт минималистичные полотна, где большое значение имеет цвет. Мы говорили с ней и том, как она воплощала нереализованные мечты сестры, выясняли, почему не хотела рисовать. А ещё Татьяна рассказала о своей преподавательской работе и о том, что сама до сих пор продолжает учиться. Мы узнали, где можно увидеть её работы и как художница встречает Новый год.
— Расскажите о своих первых детских опытах рисования.
— Вообще, я не помню, как я в раннем детстве рисовала. Но этим летом я в архивах отца нашла рисунок, он был подписан "Та (так называл меня папа) посмотрела "Войну и мир". Наполеон". Я нарисовала Наполеона! Помню, что я смотрела этот фильм, меня больше всего поразили французы в треугольных шляпах, Наполеон какой-то маленький, в этом странном головном уборе. На рисунке подписано, что мне на тот момент 3 года. В три года меня очень заинтересовал Наполеон (смеётся) и "Война и мир" вообще. Говорят, что дети ничего не понимают, а мне кажется, что они очень много понимают, они просто маленькие взрослые, и их мир ещё шире и богаче, они многое впитывают.
Позже, когда моя сестра была в 9 классе, а я ещё не училась в школе, они изучали "Войну и мир" и я очень завидовала сестре, что она читает эти огромные толстые тома, а мне их не дали, потому что это были чужие книги, и родители не понимали, как это может быть интересно дошкольнику. А я хорошо читала и мне было интересно осилить это. И потом мне этот роман всё-таки попал в руки перед моим 9 классом. Помню, было жаркое лето и я с томиками "Войны и мира" лежала среди грядок клубники, срывала и ела ягоды и читала книгу.
— Где вы учились рисовать, будучи ребёнком, и почему вы пошли учиться в Омский технологический институт (сейчас Институт дизайна, экономики и сервиса ОмГТУ — прим. ред.)?
— Это дело случая. Я не особо любила рисовать, это любила моя старшая сестра. Бывает, что родители через детей реализуют свои несбывшиеся мечты, а в нашей семье моя сестра делала это через меня. Она очень хотела учиться в художественной школе № 1, но в своё время не попала туда, а потом она поступала на худграф (художественно-графический факультет ОмГПУ — прим. ред.), а меня решили определить в художку. Меня спросили, хочу ли я, и я ответила: "Почему бы и нет?" И получилось так, что мы учились с ней параллельно, она 5 лет на худграфе, я 5 лет в художке. У меня получалось такое своеобразное параллельное образование: я читала те же учебники истории искусств, что и сестра, смотрела, как рисуют студенты, часто была у них натурщицей, плюс бесконечные наброски, разговоры об искусстве и техниках рисования, — меня всё это очень сильно питало. И когда я заканчивала художку, мне говорили: "Тебе нужно обязательно продолжать художественное образование". А я отвечала: "Нет", я что-то так сильно устала, тем более меня это никогда не интересовало, я просто была в контексте. Я просто согласилась в него поместиться и оказалась невольно в том мире, в котором живёт сестра, для меня это было естественно, но мне совершенно не хотелось всё это продолжать. Но когда пришло время поступать в вуз, я не могла уехать из Омска. И вот я посмотрела, что есть у нас в городе, что выбирать? Я в школе не так, чтоб прям супер училась. Все считали, что я чуть ли не отличница, но мне обучение давалось с трудом, и гуманитарное, и техническое. И я поняла, что кроме художественной специальности никуда больше и не пойдёшь. Я бы ботаником была с удовольствием, но у нас в Омске нет именно ботанического отделения. В университете есть биология, на там всё вместе: зоология, анатомия, ботаники очень мало и много педагогики. А мне был интересен именно мир растений. По итогу был вариант либо на худграф, либо в Технологический институт. История повторилась, сестра у меня училась на худграфе, но ей всегда хотелось учиться в "техноложке". И она мне сказала, чтобы я шла туда. Сестра преследовала свои интересы, надеялась, что пока я буду учиться в Технологическом институте, она что-то узнает от меня из сферы дизайна. Хотя в те времена в России, вернее в Советском Союзе не было понятия "дизайн". Тогда это называлось "проектирование", но по сути это всё равно дизайн.
— Вы трикотажница или костюмщица?
— Я костюмщица.
— Судя по тому, что вы вяжете замечательные свитера (у Татьяны есть своя марка свитеров "Марта" — прим. ред.), я думала вы трикотажница.
— Руками я начала делать что-то тогда же, когда начала рисовать Наполеона (смеётся). В возрасте от 3 до 4 лет бабушка меня научила читать, вязать, шить вручную. На машинке я тоже по-своему пробовала шить. У нас она была ножная, я педальку нажимала, а руки подставлять под иглу мне мама, конечно, ещё тогда не позволяла.
— Вы дизайнер одежды по образованию. Как так получилось, что вы стали в первую очередь именно рисовать?
— Я очень долго не рисовала. Если говорить про дизайн костюма, я почти год проработала в "Доме мод" художником. Я принимала заказы в ателье, была посредником между заказчиком и закройщиком. Это своеобразная школа жизни. В какой-то момент мне всё это стало очень не по душе, особенно коммуникации внутри коллектива. И тогда меня пригласили работать в керамическую мастерскую. А в художественной школе у меня преподаватель, Петелина Любовь Сергеевна, специализировалась на керамике, мы много времени этому уделяли, и технологиям, и формообразованию. То есть я умела держать глину в руках. И года три я проработала в частной творческой некоммерческой керамической мастерской. И параллельно я начала работать в институте преподавателем.
— А когда и как вы начали рисовать, писать именно акрилом? Вы же им пишете?
— Сейчас акрилом. А в какой-то момент пробовала маслом. Но я больше график. Ну какие-то зарисовки я раньше делала. Но, знаете, у меня потребности такой не было ни рисовать, ни выставляться. Потом начала рисовать, но не выставляться. Возможно, это произошло, когда я немножко освободилась от семейных проблем, осталась наедине сама с собой, выдохнула, тогда и начала понемножку рисовать. Начали появляться новые эмоции, не те, которые были до того много лет подряд. А спустя года четыре у меня появился друг-художник Алексей Ачё (Тукачёв), потом он стал моим коллегой. Мы вместе много всего исследовали, обсуждали, искали новые выразительные пути и средства. Там уже настолько всё переплелось, что непонятно, чьи это идеи, кто их больше генерирует, кто что делает, кто больше рисует, кто больше выставляется. У меня ещё такая политика была, что мужчину надо продвигать вперёд, и у меня никогда не было особого желания показывать себя. Это долго длилось, я, если работала, то работала в стол. Была какая-то графика, попытка работы маслом, которая у меня не шла никак, так и не смогла уловить его. А потом просто появился в продаже акрил, сначала я попробовала один, мне не понравился, потом другой. Были долгие поиски своего художественного материала.
— Акрил к чему относится, к графике или к живописи?
— Это сложная тема. Я работала до акрила темперой, она похожа на гуашь, работала на бумаге, но при этом много цвета, сложный колорит. А цвет — это что? Это живопись. Но живопись не имеет обычно очень чётких форм, в идеале не имеет контура, она вибрирует цветом, форма там как будто всплывает. Я же больше график, для меня важна пластика формы, её границы, динамика линии, цветовых пятен, их размеры. Но я работаю очень много с цветом, потому что он имеет для меня большое значение не только эмоционально, но и символически. Если я лишаюсь этого языка, я чувствую себя в творчестве неполноценно. Это для меня как витамины, жизненная необходимость. А потом мне захотелось выйти на большой формат, бумаги такого формата нет. Опять же проблема, это надо оформить, это огромное стекло, огромные рамы, их ещё неизвестно, где брать, транспортировать сложно и стоят они дорого. Графика — это дорогое удовольствие. У живописи и графики есть ещё самое главное различие, которое существует в мире: живопись — то, что на холсте, графика — то, что на бумаге. Если цвет на бумаге — это графика, если графика на холсте — то это живопись. Получается так: по языку это одно, по носителю — другое. То, что представлено у меня — по носителю живопись, по языку графика. Я перешла на холст, потому что это большой размер, потому что оформлять в раму это не надо, цвет он хорошо держит, то есть это чисто технически вполне удобная версия. Подрамник я могу сама сколотить и сама натянуть холст. Но у меня порой возникают проблемы, как представлять свои работы. Я не люблю их выставлять, но делаю это. В выставках есть номинации. Я показываю на выставке работу, а мне говорят: "А как это понимать, это живопись или графика?" Вот хорошо было в Городском музее "Искусство Омска", я выставлялась у них этим летом. Там была номинация "Актуальное искусство". Я подумала, конечно, что моё искусство, скорее, не актуальное, а актуализированное, но хотя бы между живописью и графикой не нужно выбирать.
Работы с выставки "Радиация"
— А как называется стиль, в котором вы работаете, минимализм, абстракция?
— И то, и другое, наверное. Мы с Алексеем Ачё входили в арт-лабораторию "Кружок-Квадратик" наших студентов-дизайнеров и довольно долгое время исследовали с ними минимализм. Мы изучали пространство, Омск. Собирали визуальную информацию о городе, обобщали её, упрощали, редуцировали и создавали холсты. В моей работе холсты с этого периода, наверное, и появились. Мы назвали этот проект "Городской минимализм", он у нас длился несколько лет, у нас было две очень крупных выставки в городе. А потом мы объединили их и выставились в музее Кургана. И вот оттуда пошёл минимализм, это прям моё-моё. Мне всегда были интересны абстракция, работа с формой, композиция, её структурирование через самые простейшие, неизобразительные формы. А если говорить о том, что я делаю сейчас, то уже другой мой товарищ, который является сокуратором моей персональной выставки и автором текста аннотации к выставке "Радиация", назвал то, что я делаю, аналитической абстракцией. И так оно и есть, это аналитическая абстракция, сведённая к минимализму.
— В своих работах вы словно ломаете стереотипы. Даже радиация для вас — это не что-то страшное, а лучи, идущие от центра к периферии. Вы сознательно идёте на слом шаблона?
— У меня такой цели нет. Это просто мой мир, в котором я живу, мой язык и способ мыслить. Отчасти моё мышление сформировано тем, чем я занимаюсь. Я много-много лет занимаюсь композицией, теорией композиции, я её преподавала, пишу по ней учебник. Та же радиация, как лучи исходящие из центра, идёт из композиции, там есть такой термин — "радиальный". Для меня важна система и структура из простейших форм — первоэлементов графики, а это точка, линия, пятно. Когда понимаешь, как этими первоэлементами манипулировать, можно любой точке присвоить любое изображение, она может превратиться в человечка, в яблоко, неважно во что. В композиции может развиться сюжет, а мне эти сюжеты не нужны, они создаются сами собой на уровне образов и ощущений.
— Вы имеете в виду, что сюжеты возникают в голове зрителя, который смотрит на картину?
— Да. Иногда и у меня тоже, но я так мыслю, что сюжеты мне не нужны.
— Какое место зритель занимает в вашем творчестве? Вы говорили, что у вас долгое время не было желания выставляться, показывать что-то очень личное на публике. Вам важен зритель, важно, что у него возникнет в голове, какие появятся чувства, эмоции?
— Нет, я, наверное, здесь более эгоистична. Для меня вообще процесс создания работы важнее, чем результат. А выставка — это уже результат. Но в то же время она следующий этап, она тоже процесс. Мне интересно создавать экспозицию, создавать концепцию выставки, писать сопроводительные тексты, наблюдать, какие мысли рождаются от моих работ при анализе со стороны. Мне очень интересно работать с кураторами, искусствоведами, культурологами, философами, которые видят моё творчество по-своему, с точки зрения собственного бэкграунда. И от зрителя мне тоже интересна в принципе обратная связь, но у меня нет желания нравиться, заинтересовывать. Конечно, мне хочется, чтобы пришли и посмотрели, потому что ведь это родилось, чтобы жить. Причём выставка — это же не только моя работа, это работа большой команды. Создаётся пространство, мне даже интереснее, чтобы люди пришли посмотреть именно на него, а не на сами работы, чтобы ощутили всю атмосферу.
— Считаете ли вы, что человека нужно воспитать, чтобы он умел воспринимать художественные произведения?
— Я вообще против воспитания. Но я люблю и ценю людей, которые очень любопытны, имеют широкие и глубокие знания, воззрения, чувства. Тогда им интересно очень многое, тогда и мне как художнику легче и интереснее выстраивать с ними диалог, получать их обратную связь. И, может быть, я невольно своими выставками способствую расширению мировоззрения.
— Вы говорите, что вы против воспитания, но вы педагог, преподаватель.
— Я даю знания, я не воспитываю.
— Если честно, преподаватели ведь зарабатывают очень мало, деньги не могут быть мотивацией. Что вас мотивирует работать преподавателем столько лет?
— Во-первых, общение с молодёжью. Во-вторых, мне интересен опыт дальнейшего исследования. Каждое занятие — это маленький эксперимент, и не столько в коммуникациях со студентом, это не педагогический эксперимент, это исследование того материала, который я даю. Казалось бы, одно и то же из года в год, но оно настолько по-разному раскрывается и помогает мне осмыслить то, чем я занимаюсь.
— Вот вы преподаватель, но решили снова побыть студентом и поучиться у Николая Молодцова (омский художник — прим. ред.). Что вас подвигло на это, почему вы решили снова окунуться в обучение? И почему именно Молодцов?
— Интересно посмотреть, как преподают другие. Как бы я ни отрицала важность своей педагогической деятельности, но всё равно нужна какая-то подпитка и рефлексия на основе другого опыта, чтобы не вариться в собственном соку.
А почему Молодцов? Потому что он как раз занимается теми темами, которыми мне интересны, это композиция и цвет. В середине 1990-х я познакомилась с его творчеством, и мне было интересно, как человек мыслит, как он занимается редуцированием, упрощает реальный мир практически до схемы, но схемы цветовой, каким образом он прочищает мысль, что меня очень будоражило тогда и сейчас. Упрощённое и красивое, это меня очень интересует. Кстати, 20 лет тому назад, в 2002 году я уже ходила к нему на курсы, но посетила буквально 2-3 занятия и потом уехала со студентами на практику. И 20 лет я ждала возможности вернуться к нему. То по времени мы не совпадали, то у меня не было информации о его курсах.
20 лет прошло, и я вернулась и очень счастлива и довольна, хотя он недоумевает и не понимает, зачем мне это нужно. А мне это надо для того, чтобы по-другому посмотреть на темы, над которыми я работаю. Ну и если всё время думать, что ты всё уже знаешь, значит на себе нужно поставить крест.
— Вы называете себя художником или художницей?
— Когда говорят "художница", я отрицаю это. В какой-то момент я смеялась: я себя не ощущаю ни женщиной, ни художником, поэтому как-то странно соединять это в одно слово. Для меня это как будто не я. Но в какой-то момент я поняла, что в своём творчестве я занимаюсь вполне такими классическими женскими практиками. Например, вяжу свитера. Или, когда делаю ёлки для выставки в Городском музее "Искусство Омска", то беру и консервирую их, закатываю в стеклянные трёхлитровые банки закаточной машинкой, как делали наши мамы, бабушки. Поэтому, как бы я ни отрицала своё женское начало, оно всё равно всплывает через практики.
— А через рисование тоже всплывает?
— Не знаю. Когда я училась в институте, я помню, на мои работы смотрят преподаватели и говорят: "А кто у вас в группе ещё один пацан?" У меня была очень мощная, сильная, экспрессивная графика. А потом она стала как-то мягче, легче, тоньше, более девчачьей. Но вообще моё творчество всегда на грани между женским и мужским. Я бы сказала, гендерно нейтральное.
— Где можно увидеть ваши работы сейчас и в ближайшем будущем?
— Прямо сейчас и первые дни нового года их можно увидеть, как ни удивительно, в трёх местах. Это говорит тот человек, который не любит выставляться и выставляется редко (смеётся). Первое — это моя персональная выставка "Радиация" в Омской арт-резиденции на территории Института дизайна, экономики и сервиса ОмГТУ. Вторая площадка — это Городской музей "Искусство Омска", выставка "подЕЛЬники-4". Я участвую в этой выставке в четвёртый раз, я "рецидивист". Там выставлена моя авторская ёлка. И третье место — галерея Полины Зарембы, там выставлена моя графика, причём ранняя, времён начала, всплеска творческой реализации, творческого поиска. Что интересно: я же где-то с 1999 года занялась танцевальной импровизацией, там очень большое значение имеет тело как инструмент выразительности при создании образов. И мне стало понятным, что при рисовании тело — это тоже инструмент. И очень важна его настройка для того, чтобы создавать рисунок. У нас был ряд экспериментов, связанных с танцевальными и телесными техниками для настройки тела как инструмента для графики. И графика создавалась скорее в духе абстрактного экспрессионизма, как позже стало понятно, когда жест художника очень важен. Из-за того, что тело имеет очень тонкую настройку, рисунок становится очень подвижным, живым, свободным, дышащим. И вот эти эксперименты по бумаге тушью, созданные буквально во время лаборатории, когда были и танец, и рисование, сейчас и выставлены у Полины.
— Как вы считаете, какими чертами должен обладать творческий человек?
— Любопытством и трудолюбием.
— А любой человек?
— Теми же самыми. Только творческому человеку я желаю ещё возможности покупать краски и холсты. Это очень дорого. Отчасти я долгое время именно поэтому не выставлялась. Я работы не продаю.
— А почему?
— Не знаю. Возможно, боюсь расстаться. Может быть, продажа работ — это отдельная работа. Отчасти, чтобы продавать, надо быть известным, много коммуницировать. Мне легче закрыться в доме и рисовать или писать тексты о композиции.
— Что для вас счастье?
— Это когда присутствует полнота жизни, есть её понимание, а также понимание самого себя и понимание тебя другими. Это может быть на уровне головы, а может быть на уровне души и сердца.
— Как вы отмечаете Новый год?
— Могу рассказать, как встречала его последние несколько лет. Я уже сказала, что в искусстве, в творчестве, в визуальности меня очень привлекает чистота и какая-то звонкость. И для меня важно в Новый год, чтобы мой дом был чист, сверкал, дышал, был свеж. И последние пять лет я встречала Новый год в душе со стаканом нарзана с пузырьками в сверкающем стеклянном стакане. Звенящая чистота.
Фото: Елизавета Медведева, Илья Петров