Молодой омский художник рассказал о том, как он работает сразу в нескольких городах и направлениях.
Николаю Позднякову 36 лет, и он уже очень многое успел. Он увлекался скульптурой, писал маслом, работал сухой пастелью, а ещё преподавал в школе Анатолия Мовляна. Кроме того, Николай умеет делать мозаику и тесно сотрудничает с храмами как художник и реставратор. А в 2018 году в Городском музее "Искусство Омска" состоялась его персональная выставка "Монументальная икона в мозаике". Мы поговорили с Николаем о том, что он стремится передать своим творчеством, чем недоволен в себе и о чём мечтает. А также расспросили о том, что значит для него храмовая эстетика и какое отношение он имеет к памятнику Бухгольцу.
— Расскажите, пожалуйста, немного о себе.
— Я родился в Семипалатинске, в Казахстане. Окончил там школу без понимания, куда идти дальше. Была тяга к рисованию, и буквально в 11 классе я пошёл на курсы при музее изобразительных искусств им. семьи Невзоровых.
— То есть в художественной школе вы не учились?
— Нет. Я походил на курсы год и поехал в Омск поступать в ОмГПУ на худграф. Поступил на ДПИ на платную основу, год проучился, и меня собрались отчислять (смеётся). И я что-то засуетился, начал заново перепоступать на монументально-декоративную живопись и поступил. Очень классный у нас был курс, очень сильный. С педагогами нам тоже повезло: Евгений Дорохов, Александр Соколков, Виктор Ярчук, Виктор Маслов. Под конец учёбы, на 4-5 курсе, мы очень много занимались дополнительно, ходили на рисунок по вечерам, все серьёзно работали. Мы учились в корпусе на Романенко, там очень классные помещения, огромные — делай что хочешь. И жизнь у нас прям кипела.
— Вы художник-график, работаете пастелью. А маслом пишете?
— Маслом тоже пишу, даже думаю, может, направление поменять на масло. Я живопись изначально не очень признавал, потому что, когда учился, увлёкся скульптурой, что-то полепил, даже стал лауреатом выставки-конкурса "Аз. Арт. Сибирь" именно со скульптурой. А после учёбы меня пригласили работать в Школу портрета Анатолия Мовляна, прошёл всю программу и потом там преподавал. Главное, чему меня там научили, — заканчивать работы, не оставлять в "сыром" виде, на худграфе мы до какой-то стадии доводили работу и дальше уже не знали, что делать. После этого я как-то увлёкся живописью и долго ею занимался.
— Что вам ближе: живопись или графика?
— Графикой, сухой пастелью я тоже начал заниматься, когда работал в школе у Анатолия Мовляна. Сначала живопись и графика были 50/50. Рисую французской пастелью Sennelier, она очень сухая, и в работе с ней есть своя специфика. Цветов много, все довольно яркие, поэтому это сразу отражается на работах, они становятся насыщенней.
— А сюжеты какие вам ближе?
— Я предметный художник. Мне интересен не образ даже, а именно красота какого-то объекта, я люблю в этом покопаться. Чаще пишу натюрморты, мне это интересно, плюс они стали продаваться.
— То есть удаётся монетизировать своё творчество?
— Раньше удавалось (смеётся). Я продавал картины, отправлял их в галереи. А сейчас как-то больше работаю для себя. Но если закажут, я рисую.
— Некоторые ваши работы пастелью очень большие для графики. Почему?
— Это был эксперимент: мне захотелось взять большой формат. И я потом только понял, что не стоит так делать с пастелью, потому что это материал не очень долговечный, если его неправильно хранить, он осыпается.
— Вы делаете работы из мозаики. Почему вы выбрали её для себя и долго ли пришлось этому учиться?
— История такая. В студенческие годы как-то раз я приехал из дома, когда ещё не началась учёба, в августе. И мне рассказывают, что у нас кто-то на младшем курсе делает мозаику в храм в Новосибирске. Мы идём, это обсуждаем, и я говорю: "Мне бы туда попасть, я бы хотел этим позаниматься". Проходит буквально неделя, мне звонят ребята, которые делают мозаику, и говорят: "Помоги нам. У нас не хватает людей, мы не успеваем". Я приезжаю, включаюсь в работу. Мы делаем эту мозаику из смальты, они нашли советскую смальту (цветное непрозрачное стекло — прим. ред.). Делаем Богоматерь и образ Спаса на фасад храма. Мы с трудом это монтируем, такие муки, холодно, у нас ещё и опыта нет.
— То есть вы никогда не учились делать мозаику и сразу этот заказ?
— Мы учились делать мозаику в институте на 3-4 курсе, но из керамической плитки. У керамической плитки есть торец, который совсем другого оттенка, как обожжённая глина, его в работе прям видно. А тут смальта и с ней нужно работать совсем по-другому, нужен инструмент, сноровка какая-то, чтобы колоть это всё. В общем, мы сдали объект и получили большой опыт.
Мозаикой творчески заниматься очень сложно, это ремесло тяжёлое. Сложно представить сразу, как будет выглядеть работа. Я постоянно с этим сталкивался.
Потом пошли заказы для других храмов. Через год после начального опыта с одним из ребят, с которыми делали первый заказ, мы делали мозаику для храма в Барнауле — три больших панно — 1,5 метра в диаметре, на фасад. Потом у меня был перерыв в церковной мозаике 7 лет. Но были светские объекты несколько раз.
— Это же требует большой усидчивости.
— Я понял, что это такой медитативный труд. Кажется, что это трудоёмко, а вот садишься, начинаешь выкладывать, и процесс затягивает.
— А там эскиз какой-то набрасываешь?
— Да. Делается либо на картоне, либо делаешь цветной эскиз, распечатываешь его на баннере, накладываешь прозрачную плёнку и работаешь. Это если мы говорим про прямой набор. Это когда есть рисунок, наносишь на него клей и закладываешь этот кусок материалом. Поверхность получается немного неровная, потому что у тессера (то есть у маленького кусочка) меняются углы. А обратный набор — это когда берётся плёнка, материал клеится на неё вниз лицом, потом это всё заливается клеем, переворачивается, плёнка снимается, и получается такая ровная поверхность. Мне больше нравится прямой набор, потому что такая мозаика живая и играет на солнце бликами, как драгоценный камень.
— У вас было уже как минимум четыре заказа мозаики для храмов. Вам близка их эстетика?
— Помимо мозаики меня в храмовое искусство привела реставрация, я реставратор 3-й категории, начальной. Категорию получил, когда закончил работу по реставрации большого объекта, собрал документы, фотографии этапов реставрации, описание всех процессов и отправил в Министерство культуры, там подтвердили результат и выдали категорию.
— И что вы реставрируете?
— В 2013 году работал в Сергиевом Посаде Троице-Сергиевой лавры. Мы реставрировали там всю настенную живопись с XVI по XX век. Именно там я проникся церковной стилистикой, церковной живописью. Уникальный опыт работы с фресками всегда помогает в работе сегодня. В 2016 году мне позвонил из Барнаула отец Георгий, настоятель Иоанно-Богословского храмового комплекса и сказал, что нужно сделать мозаику для нового храма. С тех пор мы сотрудничаем, и количество мозаик растёт.
Я хотел рассказать про ещё один опыт с мозаикой. В 2020 году в Москве шла отделка внутреннего убранства Главного храма Вооружённых сил Российской Федерации. Мне заранее написали, пригласили поработать, я сразу, как смог, поехал, буквально три недели застал, потому что как раз начался ковид. Это грандиозный объект, материал просто рекой лился, смальта обычная, золотая. Я участвовал в создании алтарной многофигурной композиции "Евхаристия", сделал две фигуры. А весь объект в готовом виде так и не успел посмотреть из-за пандемии.
— Вы входите в группу, которая занимается памятником Бухгольцу. За что вы там отвечаете?
— Со скульптором, автором этого памятника, Михаилом Мининым мы очень хорошо знакомы. Полгода назад Миша предложил мне поучаствовать, и я не раздумывая согласился. Вместе с ещё одним скульптором, Михаилом Пешкиным, мы работаем над конной статуей Бухгольца. Проект очень ответственный, это вся команда осознаёт. Сейчас, после трудоёмких подготовительных работ, занимаемся непосредственно лепкой.
— Думаете дальше продолжать заниматься скульптурой или ещё что-нибудь новое хотите попробовать?
— Хочется вернуться к маслу и продолжать пастель и мозаику. А вообще хочется синтез мозаики и скульптуры сделать. Есть интересный конный памятник, если не ошибаюсь, скульптор Коробцов, расположен в Феодосии. Постамент там решён в виде сложенного ковра, который выполнен в мозаике. Смотрится потрясающе. Хочется попробовать сделать подобный синтез, есть свои задумки, я с Мишей Мининым уже разговаривал об этом.
— Что главное вы хотите донести до людей вашим творчеством?
— Я очень ценю композиционные решения в картине. То есть я считаю, что художник, он как режиссёр, как композитор должен уметь расставлять и смысловые приоритеты правильно, и по пятнам её как-то разбивать так, чтобы от неё глаз нельзя было отвести, чтобы картина цепляла зрителя. Я постоянно в поиске, делаю много этюдов, зарисовок, много экспериментирую, чтобы было так. Хочется, может быть, в жанровое что-то пойти.
— Как вы думаете, в чём ваша индивидуальность как художника?
— Я думаю, я могу просто убрать всё ненужное в картине и оставить то, что необходимо для образа или для сюжета.
— Вас никогда не путают с омским художником Никитой Поздняковым?
— Когда я преподавал, ко мне ученики заходят и говорят: "Николай Вячеславович, а что вы выставили? Мы были на выставке, а там Н. Поздняков". Показывают мне картинку, я смотрю, там Никита Поздняков. Я говорю: "Нет, это не моё, это однофамилец мой". Да, было такое (смеётся). А я даже с ним не знаком. Но, говорят, хороший парень.
— Вы не из Омска родом, жили в Питере 2-3 года. Почему вы всё-таки вернулись в Омск? Чем он вам дорог, чем притягивает, что даёт?
— В Петербурге у меня не было никакой поддержки, и ритм там какой-то другой, не как в Омске, мне приходилось снимать квартиру, арендовать мастерскую, и в какой-то момент я уже так устал от этого всего. Мы уехали с женой, у нас к тому времени уже был один ребёнок и второй на подходе. Мы решили, что ненадолго приедем в Омск, я сделаю свои дела, и мы вернёмся в Питер. Было ещё одно важное обстоятельство, мне позвонил мой заказчик из Барнаула, отец Георгий, и говорит: "Я планирую большой объект — 12 апостолов, ростовых, по три с лишним метра фигуры". Это большая квадратура, серьёзный объект. И я всё взвесил и решил на это время вернуться в Омск, он ближе к Барнаулу. Я приехал, и выясняется, что объект не будет таким большим, всё урезается вполовину, но я остался, сделал его, потом следующий, и как-то так остался в Омске.
Я очень люблю Омск, здесь прошло моё студенчество. Мне не нравятся окраины города, я всё жду, может, наша администрация как-то обратит на них внимание и "окультурит" пространство. Мне очень нравится парк 30-летия ВЛКСМ, там поутру бывают очень классные мотивы, какие-то импрессионистические, прямо Клод Моне. Там есть шарообразные ивы и пруд огромный, там здорово, и в этом случае, наоборот, не хочется, чтобы что-то менялось.
— А вы писали там?
— Я всё время хочу там попленэрить, но время не нахожу. Но фотографии сделал, есть у меня пара задумок.
— Чем вы увлекаетесь помимо того, что вы творите?
— Я понял в последнее время, что я люблю периодически уезжать из Омска. Но люблю не просто поехать, а именно в командировку, поехать и поработать. Если такая возможность появляется, то я оставляю все дела и уезжаю. Я так побывал в Крыму. Объект там был, винный парк строился большой, я поработал как реставратор, не особо художественная работа была, но тоже интересный опыт. Тем более хорошее общение, новые люди, новые знакомства, поездки по окрестностям. Я хоть Крым как-то изучил.
— В общем, вы любите путешествовать, но так, чтобы это было связано с работой.
— Я всегда беру с собой этюдник, когда еду в командировку, на выходные выезжаю куда-нибудь и там пишу. У нас уже своя компания есть, мы вместе творим.
— Что для вас выход из зоны комфорта?
— Наверное, какая-то публичность. Мне кажется, в этом мой недостаток — я не умею себя правильно позиционировать, подавать. Мне кажется, если бы я был в этом посноровистей, я бы был успешнее в плане реализации. Но я с этим работаю.
— Что для вас свобода в творчестве и в целом по жизни?
— Свобода — это, наверное, понимание чего ты хочешь, понимание того, что именно твоё. Поэтому ты сразу отстраняешься от всех ненужных вещей и занимаешься именно тем, что тебе интересно. И если это происходит на длительной основе, то это в любом случае принесёт какие-то плоды.
— Какой суперспособностью вы хотели бы обладать?
— Если какой-то практичной, то уметь раздваиваться и успевать больше.
— О чём вы мечтаете?
— Хочется признания. Наверное, каждый художник об этом мечтает. Причём хочется хоть как-то приблизиться к мэтрам, выработать свой художественный язык и стать узнаваемым. Это если говорить о самореализации.
— Что вы больше всего цените в людях?
— Честность и добропорядочность. Не люблю тех, кто идёт по головам. Это для них хорошо, но люди, которые так или иначе с ними сталкиваются, страдают.
— Что для вас счастье?
— Для меня оно как-то перекликается с мечтой. Счастье же испытываешь не постоянно, а периодически и в разные моменты. Бывают моменты, когда, работая над картиной, понимаешь, что работа удалась, вот тогда испытываешь счастье. Можно просто созерцать свою семью, смотришь на них, на своих детей, как они играют в песочнице, бегут куда-то или о чём-то рассуждают, сидя за столом, вот в эти моменты можно испытать счастье, и самое интересное, этот момент невозможно предугадать.
Фото: Елизавета Медведева, а также предоставлены героем публикации