На сцене Омской филармонии исполнили поэму для хора, солистов и оркестра "Колокола".
2023 год — юбилейный год Сергея Рахманинова. В его честь Омская филармония проводит ряд программ, на которых вместе с друзьями исполняет культовые, значимые и, конечно, любимые сочинения композитора. Напомним, что ранее мы упоминали об этом в интервью с директором филармонии Ириной Лапшиной. Кстати, своим любимым музыкальным произведением она назвала именно Второй концерт Рахманинова. В середине февраля Омский академический симфонический оркестр вместе с Магнитогорской государственной академической хоровой капеллой имени С. Г. Эйдинова исполнили кантату для баритона, хора и оркестра "Весна"; симфоническую поэму "Остров проклятых"; поэму для хора, солистов и оркестра "Колокола".
О хоровом коде, что вшит в каждого из нас, и об особенностях музыкальной ткани Сергея Васильевича Рахманинова мы пообщались с художественным руководителем Магнитогорской государственной академической хоровой капеллы Надеждой Артемьевой.
— Давайте начнём с самого начала и поймём, чем капелла отличается от хора?
— Если на вопрос посмотреть теоретически, то капелла и хор — это есть одно и то же. Просто "капелла" — европейское название, которое пришло к нам вместе с веянием всего европейского в годы правления Петра Первого, до этого существовал хор Государевых певчих дьяков, который был организован ещё в 15 веке. Они славно жили, творили — их было порядка сорока человек. Когда построили Санкт-Петербург, хору отдали целое здание и назвали сооружение "капеллой". В XIX веке к вокальной составляющей добавился оркестр. Весь век они украшали жизнь государства: это был единственный коллектив, который вмещал в себя большой профессиональный хор и большой профессиональный оркестр. В XX веке, конечно, всё изменилось, оркестр от капеллы был отсоединён, он стал основой филармонии, но в девяностые годы всё вернулось на круги своя, и капелла вновь организовала в своих недрах оркестр. В те же годы появилась симфоническая капелла в Москве. Всё — больше у нас таких профессиональных и масштабных капелл не существует.
— Как же тогда появилась Магнитогорская капелла?
— Она организовалась в далёком 1944 году, в городе, которому не было ещё тридцати лет. Это чудо. Город молодой, только-только начинает строиться. Там ещё нет ничего: никакой инфраструктуры концертной нет вообще, существует только музыкальное училище, открытое пять лет назад, идёт война. И в этом трудовом городе, где работает каждый подросток, рождается капелла. Это чудо, никак по-другому это явление не объяснить. Ещё большее чудо, что капелла сохранилась до наших дней. Наверное, благодаря тому заложенному импульсу и тем музыкантам, которые сейчас работают в капелле и свято чтут её традиции. Каких-то особых примет у нас у нас нет, в принципе всё так же: ноты упали, нужно сесть.
— Надежда, в чём для вас шарм капельной формы исполнения?
— Прелесть большого коллектива очень хорошо ощущает человек, который долгое время работал с камерным хором. Во-первых, это большой обертональный объём. Знаете, может, это прозвучит немного грубо, зато разница станет понятна. Есть радуга, у неё есть определённый спектр, там едва различимы фиолетовый, голубой. Есть радуга усиленная, в которой представлен всевозможный спектр, существующий в природе. Именно с радугой, на мой взгляд, сравним большой хор со своей сформированной глубиной звука. Хор пронизывает своими волнами весь человеческий организм. Звучание хора не оставляет равнодушным не только русского человека, у которого хоровой код глубоко вшит, но и любого другого жителя Земли. Недаром сейчас хоровое пение становится популярным в странах, где, по сути, никогда и не пели: в Африке, в Индонезии, в Китае. Там распространены культуры, построенные на монодии (музыкальный склад, признак которого одноголосное пение — прим. ред.), там нет гармонического мышления, как у нас. Сейчас хором любят петь все.
— Вместе с нашим симфоническим оркестром Магнитогорская хоровая капелла исполнила поэму "Колокола". Чем особенно исполнение произведений такого жанра?
— Симфоническая поэма — это говорит о том, что будут собраны все музыкальные краски, которые только возможно соединить. Иногда этот жанр мыслится композиторами, как только симфонический. Рахманинов же назвал "Колокола" симфонической поэмой и добавил в неё и хор, и солистов — он вышел за грани тембрового набора оркестра. Рахманинову было необходимо слово, особенно ему было важно, как это слово исполняется: в каком тембре и звучании. Недаром самый большой и драматичный номер отдан именно хоровому голосу, в котором, кстати, не хватает меццо-сопранового голоса.
— Почему?
— Рахманинову просто частей не хватило (смеётся). Думаю, по замыслу был необходим более крупный голос, чем меццо-сопрано. Потому что хор даёт поэме не только краски, он создаёт образ огня. Есть целый номер "Песнь огня", где хор в унисон всем своим составом говорит от лица пламени, в этот момент он воплощает природную силу стихии. Одному человеческому голосу это сделать совершенно не под силу. Поэтому целая часть отдана именно хоровому звучанию.
— По-вашему, в чём кроется основной посыл материала?
— Знаете, Рахманинов ставил "Колокола" выше всех своих произведений. Он говорил о том, что это самое важное произведение в его творчестве. Смысл ведь очень глубок — слоёв очень много, как и в фактуре всей рахманиновской музыкальной ткани. Произведение многослойное. Каждый раз перед исполнителями предстаёт творческое исследование. Это та благодатная музыка, которая оставляет впечатление не одноразово. Это музыкальная глыба, которая является каждому, кто хочет с ней соприкоснуться. Здесь каждая часть — это образ, они абсолютно полярны. Первая часть — это мечты. Только в юности возникает ощущение полноты жизни и счастья, открытости всех дорог и большого пути. Неспроста даже для этой части выбрана тема дороги: "Сани мчатся вдаль". И эта даль прекрасна. Вторая часть рисует все муки торжества любви. Рахманиновская лирика — пронзительнейшее явление. Её всеми красками, бесспорно, создаёт оркестр. Третья часть — это драма крушения того прекрасного и незыблемого, что успело возникнуть перед слушателем. Здесь случается не просто пожар: здесь происходит катастрофа, которая бывает в каждой жизни. Бывает, она кончается абсолютно трагично, а бывает, из неё прорастают новые пути, поэтому после прослушивания музыки каждый сам решает, о чём она была. Скажу лишь: в слова необходимо окунуться. Четвёртая часть — часть окончания жизни. Это похороны и в то же время — неизвестность, которая раскрывается в эпилоге, который принадлежит симфоническому оркестру. Так вот для меня эта неизвестность даёт надежду. Надежду на то, что после похоронного звона что-то прекрасное родится вновь. Каждая часть — это свой цвет металла. Это пришло ко мне только что: первая часть — серебро, вторая — золото, третья — медь, четвёртая — железо. Железный звон. Об этой музыке можно говорить сколько угодно (нежно улыбается). Музыкантам, словно археологам, необходимо её раскапывать. Музыку нужно слушать здесь и сейчас — в концертном зале. Живая музыка — прежде всего, потому что она рождает определённые эмоции и вибрации, которые ты можешь прочувствовать только в концертном зале. Эти эмоции ты больше не получишь нигде. Музыка — это энергия, это живой организм, который рождается здесь и сейчас, а через секунду он растворяется в эфире.
— Неподготовленному зрителю будет сложно воспринять эту музыку?
— Можно не понять всей глубины, но можно почувствовать. Великое чувствуется человеком всегда. Люди — создания божественные, и великое остаётся в сознании людей независимо от их уровня или качества жизни. Есть люди, которые находятся в самом плачевном состоянии, может показаться, что они не имеют ничего общего с искусством, но люди, которые, по-нашему мнению, не могут понять прекрасное, они не могут в момент звучания музыки позволить себе пошлости. Понимаете, настоящее искусство позволяет душе замереть и открыться. Неважно, что человек не готов к восприятию "серьёзной музыки", нужно сделать шаг в бездну и ощутить на себе этот "страх концертного зала", а точнее, его прелести, его условности и величие. Мы можем не заметить этот момент раскрытия души, когда сидим в концертном зале, но отголоски чувств будут приходить, как знаки, в течение дней, а может, недель.
— Надежда, что происходит внутри вас во время исполнения таких произведений?
— По-разному, ощущение погружения в музыку не всегда удаётся поймать. Иногда это просто работа, бывает, и это нормально, контекст дня всегда разный. Бывает, возникает такое состояние: у хора определённые глаза, энергия оркестра — вкупе это рождает такой вихрь, который помогает появиться вдохновенности. Исполнители такой концерт всегда чувствуют: "Сегодня что-то такое было" (распахивает глаза и улыбается). Такое нельзя культивировать в себе специально. Да, мы всегда стремимся к качественному исполнению материала, работаем всегда, но должен быть и элемент чуда, которого мы ждём на каждом концерте. Просто бывают концерты, где это происходит на мгновенье, а бывают концерты-погружения. Ради пяти минут такого концерта стоит его ждать несколько лет.
Фото: Елизавета Медведева