История мальчика, которого в наказание ставили на гречку, не только взорвала омскую и федеральную повестку, но и вскрыла претензии к органам опеки. Город55 попытался разобраться, в каких условиях трудятся работники, кто за что отвечает и почему многоуровневая система не всегда адекватно срабатывает.
Приговор суда — мать мальчика отправили в колонию на 1.5 года, отчима на 4.5 лет — вызвал в обществе двоякую реакцию. Больше всего споров было вокруг реального срока для матери. Одни сочли его справедливыми, говоря, что женщину, допустившую такие истязания, нельзя оставлять с ребенком. Другая позиция: суд вынес решение под давлением общественности и обернется это лишь травмой для мальчика, который, кстати, устроил истерику, узнав о том, что мама отправится в тюрьму. В последний месяц он жил вместе с ней в интернате, а теперь остался один, ему будут искать временную семью. Мать в то же время лишают родительских прав.
В связи с этой историей много критиковались также органы опеки. Им ставили в вину и то, что «не досмотрели», и то, что после случившегося мальчика первоначально оставили дома (отчим уже был под стражей). Очень громко это прозвучало в программе «Мужское/Женское» на Первом канале. Сотрудники городского управления опеки и попечительства сначала отказывались говорить с корреспондентами программы, а затем объяснили свои действия тем, что ребенок был очень привязан к матери. А еще сделали ремарку, что в данный момент права ребенка не нарушены. Это возмутило ведущего Александра Гордона. «Ваш город где, на другой планете? Они там вообще ничего не боятся!» — заявил он в эфире.
После огласки истории федеральный детский омбудсмен Анна Кузнецова провела проверку омских органов опеки. В отчете содержались данные о различных нарушениях. Говорилось о формальном подходе, недостатке профилактической работы, в том числе по предотвращению детских суицидов (в области происходит 60 попыток в год). Также был вскрыт случай, когда школьный психолог не донес до полиции информацию о возможном изнасиловании школьницы другими учениками.
Город55 попытался разобраться, как работают органы опеки и настолько ли в Омске все плохо. Отметим, что с сотрудниками городского управления, относящегося к департаменту образования, нам пообщаться не удалось — после негативного резонанса на федеральном уровне они стали еще более закрыты для прессы и опасаются обсуждать даже самые общие вопросы. В отделе опеки Омского района, который представлял интересы ребенка в суде, от комментариев тоже отказались. В областном управлении нам пообещали встречу с замминистра образования в течение недели. Поэтому мы связались со сторонними экспертами, которые по своей работе сталкиваются с опекой и знакомы с ее функционалом.
Мама мальчика на федеральном ток-шоу.Фото: скриншот программы "Первого канала"
Раздробленность системы
«Здесь критика, в большей степени, нужна не в сторону органов опеки, а в адрес межведомственных взаимоотношений. Система профилактики распределяется равномерно между разными учреждениями, и органы опеки составляют, может быть, одну десятую часть», — говорит директор КУ «Центр поддержки семьи» Татьяна Жикина (Центр работает с устройством детей в замещающие и приемные семьи).
По ее словам, проблема в раздробленности системы. Каждый орган отвечает за свой узкий функционал, а взаимодействия между ними мало. Например, органы опеки и попечительства по закону включаются в процесс, когда ребенок уже остался без родителей. И в случае истории с гречкой тоже начали реагировать, когда встал вопрос об изъятии из семьи. Их работа — заняться дальнейшим жизнеустройством ребенка. А на ранних стадиях с «проблемными» семьями должны работать органы соцзащиты — службы профилактики семейного неблагополучия. Они выявляют такие семьи, ставят их на учет, курируют родителей, помогают им, к примеру, устроиться на работу. Их задача — восстановить отношения в семье и по возможности не допустить крайних мер — лишения родительских прав. А еще в систему профилактики входят комиссии по делам несовершеннолетних, структуры МВД, органы образования, реабилитационные центры, различные социальные учреждения, службы занятости и др.
«Должен быть единый системный подход. Может быть, этого не хватает. Немножко разные дудочки, в которые все дуют», — отмечает председатель омского областного отделения Российского детского фонда Ольга Мосеева.
«Этому ребенку судьбу сломали»
Из-за этого рассинхрона не всегда удается вовремя принять адекватные меры, но с формальной стороны все органы правы и действуют в рамках должностных инструкций.
При этом Жикина считает, что не всегда законное решение на самом деле отвечает интересам ребенка.
«Да, маму [«мальчика на гречке“] надо было наказать. Но что сейчас чувствует ребенок? Он еще больше укоренился в своем чувстве вины», — говорит специалист.
«Отчим ему внушал: ты плохой, поэтому ты наказан. А теперь он думает: „Почему у меня маму отобрали? Потому что я плохой“. Подумайте, насколько плохим он себя чувствует, что его наказали, отобрав мать? Эту травму он никогда не переживет, однозначно этому ребенку судьбу сломали»,Татьяна Жикина.
«Это что, мы действовали в интересах ребенка? Понятно, что судья поступает в рамках законодательства: нет надлежащего воспитания — накажем. Но это с позиции взрослых, с позиции нормы закона. А с позиции ребенка — как защитили его интересы? У него отобрали семью, поместили его в государственное учреждение», — добавляет она.
Фото: pixabay.com
Пока гром не грянет
В то же время не дорабатывают первичные звенья — социальные службы, которые ищут семьи в кризисной ситуации, считают эксперты. С родителями нужно работать, пока дело не дошло до опеки, восстанавливать их отношения с детьми. Здесь появляется проблема закрытости семьи.
«Семья у нас закрытая система. До момента, пока не случится взрыв, с ней мало кто работает. Другую культуру нужно формировать, и у родителей, и у детей», Татьяна Жикина.
«Система образования отстранилась. Педагогу нельзя пойти в семью — это нарушение личного пространства. А семья пусть как хочет, так себе и живет. Пока пожара не произойдет, мы туда не заглядываем. Если мы не нарушаем покой соседей, считается, что у нас все в порядке», — говорит она.
В частности, история мальчика вскрылась только после его побега. Внешне семья выглядела благополучной, ей никто не интересовался. Уже в суде отчим говорил, что ребенок не слушался, ревновал к маме, крал деньги. Это могло бы стать поводом, по крайней мере, обратиться к психологу, но родители, начитавшись форумов в интернете, избрали исконный способ — стояние на гречке. Если бы мальчик не сбежал, о кризисе в этой семье никто бы так и не узнал.
«Как только мы кризис увидели, начинаем реагировать. А если ребенок-сирота просто плохо учится — „ну, он дурак“. Никто и не задумывается, почему так. А причины лежат не во внешних проявлениях, а внутри, в том, что у него травма, что в этом состоянии он никогда хорошо учиться не будет. Сейчас мы заручились поддержкой социальных педагогов, психологов школ, но эта дружба только рождается», — отмечает эксперт.
В Омске есть телефон доверия — круглосуточный, однако звонков мало (около 70 в месяц), потому что люди не знают о его существовании или не верят, что там действительно окажут помощь. При этом реклама линии проходит только в мае, приуроченная ко всемирному Дню телефона доверия.
Фото: Медиахолдинг1Mi
«Очень большое выгорание»
Другой комплекс проблем — низкие зарплаты сотрудников социальных органов. У педагога-психолога оклад — 8.2 тыс. рублей, он доводится до МРОТ. Можно дотянуть до 20 тыс. за счет системы стимулирования, но этого все равно недостаточно. Из этого вытекает и нехватка кадров. Работа в соцзащите непрестижная, малооплачиваемая и тяжелая.
«Есть кризис кадров. Была написана дорожная карта по профилактике вторичного сиротства. В наш Центр в январе были добавлены ставки, чтобы от нашей организации был хотя бы один специалист на муниципальный район. Мы не смогли найти на все районы».
«Это большое выгорание специалистов, высокая сменяемость кадров. Работники не выдерживают. Очень трудно работать с людьми, которые постоянно находятся в состоянии горя», Татьяна Жикина.
Собственно к органам опеки у экспертов претензий мало. Заявления о формализме они называют «красным словцом». На федеральном уровне на волне резонанса нужно было продемонстрировать реакцию, и она последовала.
«У меня там выпускники работают. Очень даже неплохая подготовка у сотрудников. Они реально квалифицированные, юридическая служба там очень хорошая. Просто опекаемых очень много. И чем больше будет закрываться детских домов, тем больше будет опекаемых и тем больше будет ошибок», — говорит профессор кафедры социальной педагогики и социальной работы ОмГПУ Ирина Маврина.
Фото: Медиахолдинг1Mi
Мосеева добавляет, что с махровым формализмом она не сталкивалась, однако сотрудников явно не хватает на число семей, нуждающихся в помощи.
Всегда крайние
Органы опеки еще и стигматизированы в обществе. Есть социальные фобии, что сотрудники нагрянут по первой жалобе соседей, увидят грязную посуду и моментально заберут ребенка. На бытовые условия действительно смотрят в первую очередь (в том числе потому что нет никаких формальных критериев), но семье сначала вынесут предупреждение и начнут наблюдение. Изъятие ребенка — крайняя мера, которой все хотят избежать (среди прочего это плохо для отчетности).
«Как в фильмах органы опеки показывают? Это злые тети, которые шарятся по шкафам. На самом деле это не так, я сама пять лет отработала в органах опеки. Это тяжелый труд. И ночные выезды, и работа в выходные. Я в час ночи могла встать и поехать кого-то ловить, кого-то помещать в больницу, » — говорит эксперт.
«В основном там молодые женщины. Они идут в асоциальную семью, где могут подвергнуться чему угодно. Я никогда не забуду, как мы заходили к одному подростку, а у двери стоял топор. Он говорит: „Еще двинешься, бошку отрублю“. И он бы мог это сделать», Татьяна Жикина.
Кроме того, сотрудники опеки постоянно находятся между двух огней. Заберут ли ребенка или оставят, они все равно окажутся крайними. Не каждый готов взять на себя такую ответственность, всегда есть сомнения. Поэтому некоторые ситуации затягиваются до тех пор, пока не произойдет «взрыв». Впрочем, решения выносятся коллегиально, в основном по суду. Без суда отнять ребенка могут только при непосредственной угрозе его жизни и здоровью (ст. 77 Семейного кодекса). Но в чем заключается эта угроза, в законе не прописано, поэтому в каждом случае опека ориентируется по обстоятельствам. И ошибки, конечно, случаются.
«Я даже не представляю, как можно прописать [в чем состоит угроза]. Какого размера должен быть синяк или сколько часов ребенка заставляли стоять в углу? Какая-то доля субъективизма была, есть и будет», — комментирует Мосеева.
***
Официальная статистика звучит позитивно: число омичей, лишенных родительских прав, уменьшилось на 66% (данные на конец 2018 года), количество детей-сирот с каждым годом сокращается на 4%, причем 91% всех оставшихся без попечения детей воспитывается в приемных или замещающих семьях. Некоторые подвижки предполагает нацпроект «Образование», в котором уделено внимание вопросам помощи семьи и созданию независимых консультативных центров.
Однако, как видим, в системе есть как внутренние проблемы, связанные с человеческим фактором, так и внешние — несогласованность разных органов, низкие зарплаты, нехватка кадров. А многие вопросы упираются в изъяны культуры помощи семьям. Все это не имеет простых решений, но нужно обсуждать хотя бы те моменты, которые можно урегулировать законодательно. Пока мы видим, что госорганы болезненно реагируют на критику и не готовы к общественной дискуссии.