«У меня на руках чуть не умер ребёнок, и я думал об увольнении». Честный разговор с фельдшером скорой помощи
В свои 26 лет он побывал более чем на 1000 вызовов, чуть не попал в ДТП со скорой помощью, а жизнь его коллег не раз находилась под угрозой.
О нелёгком пути в профессию и самых животрепещущих историях человеческих судеб, мы поговорили с фельдшером подстанции № 4 скорой медицинской помощи Вячеславом Тихоновым.
— Вячеслав, расскажите немного о себе. Как давно вы в профессии? Что вас подвигло стать человеком, которому ежедневно приходится сталкиваться с человеческими страданиями?
— Мне кажется, всё решилось в детстве. В 6 лет у меня начались проблемы с глазами, и я впервые попал в больницу. После операции я твёрдо решил, что моя жизнь будет связана с лечением и спасением жизни людей. Я и мысли не допускал о другом. Медицина затмила всевозможные маршруты и жизненные пути. Однако в Медакадемию у меня поступить не получилось, не хватило баллов. Поэтому после школы я пошёл в колледж (2014 год), и как только мне исполнилось 18 лет, на следующий день я пошёл устраиваться на подстанцию № 4 скорой помощи, на которой работаю и по сей день. К этому подтолкнула мой преподаватель. Она рассказала, что можно подрабатывать на станции санитаром. Это формальное название должности, по факту нас уже обучали на будущих фельдшеров. Однако и на станцию меня взяли не сразу по состоянию здоровья. Туда я попал только спустя время, после второй операции на глаза.
— Есть какие-то медицинские противопоказания для работы фельдшером?
— Нужно учитывать, что работа в бригаде — это работа с тяжестями. Мы осуществляем транспортировку пациентов из квартир и отвозим их на каталках. Опять же носим аппаратуру — а это не 2, не 3 и даже не 5 килограммов. Вес техники порой достигает 20-30 килограммов. Из противопоказаний — заболевания крови, психики, а также болезни, причиной которых стало употребление наркотических веществ. С наличием таких недугов людей в бригаду не допускают.
— Вы уже 8 лет в профессии, верно?
— Да. Три года я был санитаром и вот уже пятый год работаю фельдшером.
— Кто чаще всего вызывает скорую и по какой причине? Правда, что 90 % случаев — непрофильные вызовы, и вы лечите температуру и сопли, а не спасаете людей на грани жизни и смерти?
— К сожалению, да, много. Может, не 90 %, но большое количество вызовов действительно непрофильные. Кого-то можно понять. Допустим, у молодой мамочки 18 лет появился ребёночек, и он в час ночи начинает громко плакать. Естественно, она вызовет скорую помощь, потому что у неё ещё недостаточно жизненного опыта, чтобы определить, что происходит с малышом. Да, незнание не освобождает от ответственности. Например, есть люди, которые до сих пор не в курсе, как работает система здравоохранения, и искреннее удивляются, когда узнают, что скорая помощь не даёт больничных листов, справок и назначений препаратов. И, конечно, мы сами приходим в недоумение, когда в 5 утра нас вызывают на температуру 37 со словами: "Мне сегодня к 7 утра на работу, выпишите мне больничный". Поэтому да, часто мы едем на "справки" и на то, что людям просто "показалось".
— Есть приоритеты в категориях больных? "Инструкция", кому в первую очередь нужно оказывать помощь?
— Конечно, это всё зафиксировано в приказах. В первую очередь это люди, которые попали в чрезвычайные ситуации: катастрофы, пожары и так далее. Затем бригады едут на ДТП. Также первоочередными являются роды, потому что возникает угроза жизни двух человек. В приоритете люди, которым стало плохо в общественных местах, потому что человек в таких ситуациях беззащитен. Ещё люди, находящиеся в бессознательном состоянии или имеющие сердечно-сосудистые заболевания. Температуры и больные животы уходят на второй план, но это не говорит о том, что мы поедем лечить этих больных спустя день после вызова. Существуют определённые нормативы. На экстренные вызовы бригада обязана приехать за 20 минут, на неотложные — за 2 часа (экстренная — требуется при внезапных острых заболеваниях, состояниях, обострении хронических заболеваний, представляющих угрозу жизни; неотложная — всё то же самое, но при этом явных признаков угрозы жизни нет, — прим. ред.). Однако есть острая проблема нехватки персонала. Вот я живу на Левом берегу — здесь много молодых микрорайонов, которые очень активно и бурно развиваются, поэтому количество домов, как и людей увеличивается. Но бригад остаётся столько же, как и раньше.
— А бывают ситуации, когда скорая застряла в пробке или водители не пропускают на дороге?
— Конечно. Но с нами периодически взаимодействуют сотрудники ГИБДД, которые достаточно часто проводят рейды по выявлению нарушителей. Тут на самом деле много факторов: кто-то громко музыку слушает, кто-то по телефону разговаривает и не обращает внимание на скорую. Даже я сам один раз чуть не попал в ДТП со скорой помощью. Это уникальный случай (улыбается). Я как-то выезжал с Кемеровской на Орджоникидзе на своём автомобиле, и у меня в салоне негромко играла музыка и был включён кондиционер. Ну из отвлекающих факторов ещё можно учесть шум города. И я на секунду задумался, поехал на свой зелёный и не пропустил машину скорой помощи с мигалками. Это, кстати, оказалась наша бригада, и мы потом не раз вспоминали этот случай.
— Какой вызов запомнился больше всего? Или вы насмотрелись всякого и эмоций нет?
— Был такой случай, после которого я чуть не уволился. Вызов, когда у меня на руках чуть не умер полуторагодовалый ребёнок. Ночью у него произошёл приступ ларингита. Это стеноз гортани: когда потихонечку нарастает отёк, и если вовремя не оказать человеку помощь, он может перестать получать доступ кислорода и задохнуться. Когда мы ехали в больницу и я держал на руках этого ребёночка, вокруг меня всё "поплыло", и я даже не заметил, что мы ехали с бешеной скоростью — 140-160 км/ч. Детские вызовы всегда сложные. Просто потому что дети — это беспомощные люди. А сейчас, с появлением своего ребёнка, я ещё более трепетно стал относиться к детям. После этого вызова у меня на фоне стресса и переживаний поднялось давление до 220, и я взаправду подумал о том, чтобы уйти. Но я выспался, пришёл в себя и на следующий день снова пошёл на работу.
— А с тем ребёнком сейчас всё хорошо? Его спасли?
— Проблема в том, что фельдшера не могут знать дальнейшую судьбу своих больных, потому что это врачебная тайна. Мы привозим человека в стационар, рассказываем врачам, что произошло, и сразу едем на другой вызов. Конечно, кто-то после смены пытается интересоваться пациентами. Но опять же, если ты позвонишь и начнёшь задавать вопросы о самочувствии больного, то, во-первых, тебя спросят, кем ты ему приходишься, а во-вторых, попросят приехать лично. Потому что по телефону ты можешь представиться хоть министром здравоохранения, а на деле быть никем.
— Вам бы было спокойнее, если бы вы узнали дальнейшую судьбу этого малыша или, наоборот, легче жить в неизвестности?
— Я скажу так: если бы я узнал, что он выжил и с ним сейчас всё хорошо, то после этого эпизода я бы снова почувствовал свою нужность в этой профессии и миру.
— Вообще, человеку вашей профессии важно быть добрым? И ощущать свою нужность миру?
— Да. Был ещё один случай, тоже сильно запоминающийся, но уже не связанный с моей работой. Одно время я был донором крови в онкодиспансере. И там находился ребёнок с опухолью головного мозга. Во время химиотерапии его показатели крови сильно ухудшались, и ему требовались тромбоциты здорового человека. А у него, как и у меня, оказалась самая редкая группа крови — 4 отрицательная, такая всего у около 10 % людей в мире. И из шести доноров только на мои кровяные элементы была положительная реакция, а на элементы других доноров у него была аллергия. И однажды мне позвонили и сказали, что нужна срочная донация крови, иначе ребёнок погибнет. Я сорвался после работы, приехал, сдал. Но, к сожалению, несмотря на все усилия, он скончался. Потому что у него была неизлечимая болезнь, которую поздно выявили. Но тем не менее я не считаю, что все старания были зря: меня греет мысль, что ребёнок продолжал жить ещё несколько месяцев, радовал и наполнял смыслом жизнь своих родителей. А вообще, мы живём среди экстренных случаев. Стараешься не думать об этом и просто качественно и грамотно выполнять свою работу.
— Профессия фельдшера нервная и эмоционально изматывающая. Правда, что многие либо не выдерживают и меняют сферу деятельности, либо выходят на пенсию в довольно раннем возрасте?
— Всё индивидуально. Кто-то пришёл на скорую работать в 20 и продолжает до 60-70 лет, такие коллеги у меня есть. Обычно уходят на пенсию ввиду проявившихся хронических заболеваний, которые уже не дают возможности продолжать работать в прежнем ритме. А из профессии фельдшера обычно уходят по причине низких заработных плат. Ну и, конечно, да, профессия тяжёлая, и бывает, что люди не справляются и с нагрузкой, и со своими эмоциями. Ведь это не только физический, но и психологический труд.
— Как лично вы снимаете груз напряжения после тяжёлого рабочего дня?
— Сейчас моему ребёнку 1,5 года (смеётся).
— Не удаётся особо расслабляться?
— Не удаётся. Плюс я ещё подрабатываю в стационаре. Поэтому часть времени из выходных суток я сплю, часть — уделяю ребёнку. Потом еду на работу в стационар, после неё снова отсыпаюсь и уже подключаюсь к бригаде. Моя жизнь в этом плане достаточно рутинна и однообразна. Не скажу, что я сильно устаю и переживаю. Но ввиду невысоких зарплат и потребностей семьи, мне приходится так жить.
— 8 лет — это много. Говорят, со временем медики становятся более хладнокровными и циничными? Ощущаете на себе такую профдеформацию?
— Нет, пока ещё нет. Опять же всё индивидуально. Потому что у нас есть люди, которые и в 60 продолжают переживать из-за каждого пациента, вызова. Нас, конечно, учат этому в учебных заведениях.
— Какие-то уроки актёрского мастерства дают? Говорят: насчёт три вы должны "сыграть" сочувствие и проявить эмпатию, или как?
— Нет (смеётся). Просто банальные психологические приёмы: подойти успокоить человека и подбодрить. Кого-то можно погладить по плечу. Нас учат не бояться эмоционального и физического контакта.
— Бытует мнение, что работа на скорой опасна, медикам угрожают и даже случаются нападения. Сталкивались ли вы с таким на практике?
— Знаете, стычек и конфликтов в моей практике пока, к счастью, не было. Но моему товарищу фельдшеру на вызове приставляли нож к животу, коллегу-девушку били ногами и руками в грудь. Это случается, потому что люди непредсказуемы. Человек на вызове может сначала улыбаться, любезничать, а потом ударить. Никто не застрахован. И когда ты слышишь от коллег такое, порой думаешь: а зачем я тут работаю, чтобы меня избили или, не дай бог, убили? Есть, кстати, очень известная история, это, кажется, было в Крыму: человек с ружьём пришёл на подстанцию и убил четверых медработников (двое убиты, двое получили ранения — прим. ред.). И вот какие бы методы защиты ты у себя в голове ни придумывал, всё может сложиться очень непредсказуемо. Ну, и опять же любая система несовершенна. Например, нападение на сотрудника полиции карается реальным уголовным сроком, а нападение на сотрудника скорой помощи всего лишь штрафом (и только в случае убийства нападавшего посадят). В случаях нанесения нетяжкого вреда здоровью государство чаще всего встаёт на защиту пациента, ссылаясь на то, что у него душевная и физическая боль и в таком состоянии он способен на всё, что угодно.
— Это люди стали сейчас злее? И как, по-вашему, можно защитить медработника?
— Я думаю, и в советское время происходило то же самое, и подобные резонансные случаи были. Профсоюзные организации, конечно, и сегодня стараются защищать права медработников. Но чтобы мы чувствовали себя в полной безопасности, нужны изменения на законодательном уровне — со стороны государства.
— С каким оборудованием и медикаментами вы обычно ездите на вызовы, что находится в машине скорой помощи? Хорошо ли она оснащена?
— Да, сейчас с оснащением проблем нет.
— Сейчас — после волны ковида?
— Нет, проблем нет уже давно. В целом скорая помощь, наверное, во всех российских регионах достаточно оснащена. Хотя иногда слышишь от коллег из районов области, что им не хватает медикаментов. У нас же есть все необходимые лекарства, в том числе от зарубежных производителей. Бывает, допустим, пару недель нет какого-то препарата, но всегда есть его аналог. Поэтому проблем с обеспечением медикаментами мы, к счастью, не ощущаем.
— О каких медикаментах речь, вы же не только валерьянку и парацетамол возите?
— Кстати, ни одного, ни другого у нас уже давно нет. Возим жаропонижающие средства, медикаменты для понижения давления и лекарства для терапии сердечно-сосудистых заболеваний. Обязательно возим наркотические и сильнодействующие препараты, которые необходимы при угрожающих жизни состояниях.
— Морфин?
— Да, в том числе. Его используют, например, при инфаркте миокарда.
— Были ли в вашей практике люди, которым необходима была госпитализация, но они настойчиво от неё отказывались? И как в таких случаях убедить людей подписать согласие?
— Да, такое часто случается. Ты должен рассказать обо всех возможных рисках и последствиях отказа, в том числе возможностях летального исхода. Бывает, люди находятся в критическом состоянии и не могут самостоятельно определить свою дальнейшую судьбу. Обычно в таких случаях у нас нет возможности попросить согласие или отказ от госпитализации.
— Что тогда? Силой везёте в больницу?
— Конечно, не такими методами работаем. Но если у человека угрожающее жизни состояние, мы не спрашиваем его согласие или отказ. Как правило, такие люди не способны двигать руками и ногами. Если имеет место угроза жизни, то стараемся убеждать. Каких-то правильных слов или алгоритмов нет. Всё индивидуально. К каждому человеку ты ищешь свой подход. Кто-то мягко старается уговорить, кто-то не церемонится и говорит жёстко, как есть: "Да ты умрёшь, и всё".
— Часто ли вы сталкиваетесь с последствиями лечения народной медициной? Слышала, есть люди, которые давление орехами грецкими "лечат". Были ли у вас такие примеры?
— Сложно сказать, такое "самолечение" где-то может ухудшить состояние, а где-то улучшить — по эффекту плацебо. Медработники и сами тоже иногда такие методы используют. Например, могут редьку с мёдом приготовить от кашля. Эффект от этого есть, просто это средство не исследовалось на биомолекулярном уровне. Но если так разобраться, то у такого лекарства есть и антисептические, и противовоспалительные, и успокаивающие свойства. Бывали разные случаи. Иногда видишь, что человек использует что-то из народных средств, и думаешь: "Ему помогает, а может, и мне поможет. А дай-ка и я попробую". Но никто опять же не говорит, что нужно подорожник к ране прикладывать.
— А йодовые сеточки — это тоже эффект плацебо?
— Мама моя их, кстати, делает и себе, и внукам при ОРВИ. Лучше не будет, но и хуже тоже. Она считает, что они помогают.
— Как правильно общаться с диспетчерами, чтобы помощь было оказана больному своевременно? Есть какой-то "скрипт"?
— Этот скрипт — алгоритм действий — есть непосредственно у диспетчеров. Но главная проблема в том, что люди не могут дистанционно оценить состояние больного, именно поэтому бригада скорой помощи периодически приезжает на обычный насморк. Или наоборот. Люди говорят, что ничего страшного: человек просто упал, головой ударился. Мы приезжаем, а там перелом черепа. Главное — чётко отвечать на вопросы диспетчера, через которого была вызвана скорая, и постараться не впадать в истерию.
Фото: Илья Петров