“Дети в детском доме ждут и верят, что их заберут”, – психолог проекта “Наставничество” в Омске
Продолжаем рассказывать о проекте, в котором взрослые омичи могут подружиться с подростками из детского дома.
Проект "Наставничество", в котором взрослые омичи могут подружиться с подростками из детского дома, работает в Омске с прошлого года. Стать наставниками выразили желание более ста омичей. Сейчас в проекте 24 пары, две из которых образовались в этом месяце.
Подробнее о проекте "Наставничество" и правилах участия в нём "Омск Здесь" ранее рассказывала координатор проекта в нашем регионе Гульнара Мукашева. Мы также публиковали интервью с одним из наставников Ириной Руснак и участницей проекта – 15 летней Екатериной.
Сегодня поговорим с человеком, на котором в этом проекте лежит большая ответственность. От её работы во многом зависит, как будет сформирована пара и насколько прочной сложится дружба.
Кристина Долганова – штатный психолог проекта "Наставничество" в Омске, занимается частным психологическим консультированием, практикует арт-терапию, является волонтёром на телефоне доверия, мама троих детей.
– Кристина, как вы пришли в проект "Наставничество"?
– Можно сказать, что меня привело сюда что-то свыше. Я работала в СМИ, затем в декрете поняла, что сфера моих интересов меняется, начала активно погружаться в психологию, получила третье образование, и встал вопрос: оставаться в найме или выбирать новый самостоятельный путь. Я выбрала второе – частную практику. И как только я приняла это решение, мне попалось объявление о поиске психолога в проект "Наставничество". Я почувствовала внутренний отклик, заполнила анкету, прошла несколько собеседований, и с этого года являюсь штатным психологом проекта. Моя задача – провести обучение, выявить потребности будущих наставников и детей, подобрать пару, познакомить их и далее помогать коммуникации. Сейчас я получаю степень магистра в сфере психолого-педагогического образования.
– В чём заключается особенность работы психолога именно в этом проекте?
– Здесь несколько составляющих. На мне ответственность подбора пары. Хочется качественно выполнить подбор, чтобы и наставнику было легче, и ребёнку комфортнее. Моя задача на начальном этапе выяснить, готов ли взрослый человек к этому проекту или нет, в чём его действительная мотивация. Часто приходит человек по душевному порыву, а в процессе обучения понимает, что не готов. Важно это выявить раньше, чем будет сформирована пара.
Мне важно также понимать, какой ребёнок, в чём его потребности, какой он в общении. Дети из детского дома травмированы и очень сложно идут на контакт. У многих проблема в социализации. Они коммуникабельны, но в своём социуме, у себя в детском доме. Когда они выходят в мир, часто они закрываются, становятся осторожными, подозрительными, не доверяют ни людям, ни миру. Это дети, которые не ждут с распростёртыми объятиями взрослых. Наставники сталкиваются с моментами преодоления закрытости детей. Чтобы с этим справиться, многим нужно преодолевать и себя. Моя задача – помочь в этом.
Мы не спасаем детей без их запроса. В проект приходят подростки, которые по собственному желанию заполнили анкеты. В ней простые вопросы: что ребёнок любит, какого наставника хочет и чем хотел бы с ним заниматься. Затем мы обсуждаем это с ребёнком при личной встрече. Я также собираю информацию, разговариваю с администрацией и психологом детского дома. И только после подробного анализа идёт подбор пары и знакомство.
– С какими потребностями взрослые люди приходят в проект?
– У большинства участников дети уже выросли, но им хочется заботиться ещё о ком-то. Кто-то хочет делиться опытом, помогать детям социализироваться через свои знания и умения. Кому-то важно просто помогать людям. Всё это – потребность быть кому-то нужным. Я наблюдаю, как происходит личностный рост наставников, они открывают в себе новые грани. Те, кто думал, что могут любить только своих детей, в проекте начинают видеть другую сторону любви. Это ценно.
– А чего хотят сами дети? Какие наставники им нужны?
– У всех детей (даже в обычных семьях) есть потребность в общении со взрослым. Им нужен авторитет. Не нравоучение или оценка, а простой совет, разговор, подсказка, как быть в той или иной ситуации. Детям хочется обсуждать что-то со взрослыми. Это и безопасность, и социализация, и чувство нужности, и чувство заботы. Я могу поделиться с кем-то своими проблемами, значит я здесь не один. Поскольку дети часто не понимают своих чувств, как это словами выразить, то они говорят просто про общение, про желание общаться.
– Все ли дети в детском доме травмированы, закрыты, смотрят с опаской на мир? Не является ли это стереотипом?
– Нет, не все дети закрытые. Где ребёнок закрывается, больше работают страхи, он боится открыться, чтобы ему не причинили боль. Бывает, ребёнок очень навязчив в коммуникации, говорит без умолку, общается со всеми подряд. Он пытается так компенсировать потребность во внимании, потребность быть нужным, замеченным.
У некоторых психологов бытует мнение, что все люди травмированы. Я тут не согласна. Уровень травмы разный. Когда взрослый человек говорит о травме из-за того, что в детстве на него накричали родители, и когда подросток из детского дома помнит, как нашёл повешенную маму, – это разные травмы. И работать с ними важно по-разному.
Травмы детей в детском доме в большей степени в том, что они брошены и отвергнуты. Различными путями. Умерли их родители, или их лишили родительских прав, или они сами отказались от ребёнка. Ребёнок не думает, почему так случилось, умер – значит бросил, отказался – значит бросил. Дети, у которых родители живы, всегда ждут и верят, что их заберут. Дети, у которых родителей нет в живых, просто живут с этим фактом.
– Вы сказали: "Мы не спасаем детей без их запроса". Это правило в проекте удаётся соблюдать?
– Да. На мой взгляд, вполне. Я стараюсь донести наставникам информацию, что мы не занимаемся "спасательством". Не спасать, не становиться в позицию контролирующего родителя, а принимать ребёнка таким, какой он есть, слышать его, быть взрослым другом. Бывает, что дети не готовы к этому проекту, нет запроса. Ни в коем случае нельзя навязывать ему необходимость участия, давить, переубеждать, пугать. Дверь закроется. Ребёнку также важно научиться просить помощи и принимать её, хотя и не все взрослые это умеют.
– Когда вам как психологу необходима помощь, вы можете её запросить? И с какими трудностями пришлось уже столкнуться в работе?
– У психологов, которые участвуют в проекте, есть свои супервизии. Это более опытные психологи из других регионов, где есть проект. Мы можем за любыми вопросами обращаться. Плюс у меня есть личная терапия.
А трудности… Больше, пожалуй, рабочие моменты. Не все готовы проявлять гибкость. Некоторые взрослые сами становятся как дети. Например, ребёнок сложно идёт на контакт, не отвечает в мессенджерах, при встрече отвечает односложно, отменяет эту встречу в последний момент. Безусловно, наставник устаёт и сам занимает детскую позицию, мол, я тоже не буду ему писать и звонить. Происходит это просто потому, что он не знает, что ему делать, как достучаться до ребёнка. Моя работа – помочь ему в этом. Но кто-то готов эту поддержку принять, а кто-то – нет.
– А какие успехи можете отметить?
– На сегодня у нас сформировано 24 пары. Только в этом месяце – две новые. Раз в месяц, помимо обучения, мы с наставниками разбираем сложные случаи, обмениваемся опытом. В одной паре у нас был сложный случай, никак не удавалось наладить коммуникацию. Наставник будто пыталась пробить стену. Потом наставник заболела, не смогла приезжать, и, пока поправляла здоровье, они общались с ребёнком на расстоянии. Потом встретились, и каково же было удивление, когда подросток сказал: "Я так счастлив, что ты у меня есть, что именно ты досталась мне в наставники". Таких случаев, когда дети говорят это вслух, немного. Но услышать такое от детей – это как в лотерею выиграть.
Бывает, что происходит какое-то чудо. Подросток и наставник знакомятся, ничего не зная друг о друге. Эту информацию мы даём в последний момент. И вот на пути в детский дом я говорю наставнице, что у неё будет в подопечных девочка и называю имя. А она мне говорит, что у неё два сына и она всю жизнь хотела девочку, причём с именем, какое носит её подопечная в паре. Как не верить в то, что этот проект про чудеса тоже?
– Приходится ли работать в этом проекте с родителями этих детей?
– Нет. Мы не работаем с родителями или родственниками. Администрация детских домов сообщает нам, что есть дети, которые общаются со своими родными, но у нас прямых контактов с ними нет.
– Что вы хотите для этого проекта в Омске? Каким видите его в перспективе?
– Я хочу, чтобы проект рос и развивался. Чтобы люди понимали, зачем приходят сюда, чтобы не бросали при появлении трудностей. Существует стереотип в обществе, что дети в детском доме пропащие и так далее. Они просто хотят внимания, неважно, какого качества это внимание, а получить его плохими поступками проще. Когда этих детей принимают, несмотря ни на что, они начинают меняться. Через принятие другого ты внутренне принимаешь себя. Я анализировала также то, как наставники изменились за год. У многих наблюдается колоссальный внутренний рост, появляется другой взгляд на детей, более бережный, полный любви, опыт принятия другого человека, умение заботиться не только о себе и родных людях, но и о постороннем человеке. Кто-то начинает ценить больше свои семьи, иначе относиться к своим детям. Масштабность этого проекта – поменять мир, увидеть его другими глазами, самому вырасти, стать добрее. Человека человеком делает умение заботиться не только о себе, но и о других людях.
Изображения созданы с помощью Midjourney